V.Бегство отца из семьи. Эпидемия в
селе.
Если первое бегство отца считалось естественным,
политическим, перед раскулачиванием (после предупреждения братом матери в январе 1932 года), когда была жизненная
угроза повторить путь тысяч раскулаченных в Сибирь, то второе бегство было в
1939 году и носило совсем другой характер. Об этом будет написано чуть позже,
после воспоминаний об учебе в академии.
Итак, небольшое отступление. Воспоминания 1952 – 1953
годов во время учебы в академии (это можно прочитать всем кто имеет детей).
Разные люди по-разному относятся к своим
воспоминаниям. Мои дети могут рассказывать о прошлом увлекательно и долго.
Считаю, что я, как отец, и Галия Газиевна, как мать, сумели дать им эту
возможность. Мы не лишили их ярких детских
впечатлений. Что осталось у нас в памяти? Жизнь без отца, скитание по
чужим домам, отсутствие своего угла, где все дети могли хранить самое дорогое и
ценное. И было ли у нас это что-то дорогое и ценное? Долголетнее тяжелое
проживание-скитание, естественно, задержало в нас и всестороннее развитие, и
вызвало отчуждение от нормальной жизни, и воспитало некую жизненную
терпеливость-молчаливость, склонность к уединению. Мы даже и общаться в чужих
домах старались молча, чтобы не шуметь и не получать замечания…
Обидно, но с самого раннего детства, я приобрел
привычку скрывать всё, что волновало душу. Возможно, я и повторяюсь кое в
чем...
Вступил в КПСС в 1951 году и остался верным её
идеалам навсегда, несмотря на притеснения в ранней молодости. Хотя мы никогда
не считали партию виновной в
раскулачивании. Когда учился в 9-10-х классах вечерней школы
г.Красноводска, мне пришла в голову мысль, что раз я учусь не хуже всех,
чем остальные в классе, то я смогу поступить и в Военно-воздушную
академию им. Н.Е.Жуковского.
Но туда поступить можно было только после тщательной
проверки по линии КГБ и только будучи членом КПСС или кандидатом в члены КПСС.
Поэтому я вступил кандидатом в партию в 1950 году. В биографии отца отметил,
что он бросил семью весной 1939 года. И
промолчал, что он был в плену. Почему я так поступил. Что во мне говорило?
Обида на отца, желание забыть его? Скорее всего, именно это. Многое мы
незаслуженно пережили, много обид перетерпели и очень хотели мы выйти в «люди».
Нельзя было возвращаться к той «деревенской» жизни.
Некоторые люди с «твердым» характером злоупотребляют им. Но это лишний раз доказывает их
низкую воспитанность. Есть люди с мягким характером и большинство из них тихие
спокойные люди. Эта черта выработалась у них в результате действия на них жизни
в родительской семье. Все это зависит от родителей. У нас все было по-другому.
Когда в 7-8 лет я видел беспутный образ жизни отца,
результатом этого стали неизбежные притеснения в семье. Притеснения и избиения
жены. Избиения, а потом угрозы до ножей и топоров. Развод в татарской деревне
применялся очень редко. Мы и понятия не имели об этом. Вся тяжесть невыносимой
жизни в первую очередь ложиться на женщину – мать и хранительницу очага. Разумеется, любовница-бесстыдница, ранее
незамужняя торжествует. И это тоже становиться достоянием гласности. А такие
события становятся предметом обсуждения в каждой семье, в каждом дворе. Что
остается делать несовершеннолетним в такой обсуждаемой семье? Каждый вечер,
когда приходит пьяный отец и устраивает скандал с руганью и избиениям, остается
только дрожать под одеялом. А если отец поднимает на ноги ночью всю семью и
начинает новые «выкидыши» у детей рушиться нестойкая ещё психика. Естественным
является желание забыть всё. Поневоле становишься неразговорчивым и нелюдимым.
Реже делишься воспоминаниями, становишься отчужденным от всех. И поневоле
формируется замкнутость, повышается внутренняя ответственность, требовательность
к окружающим, многими воспринимаемая как «твердость» характера. А это ни что иное, как попытка «забыть всё
за работой»!
Отца даже никто не мог припугнуть, как следует. Мы
унаследовали его силу и характер. Помню, Абдулла зуряти пару раз приходил, но разговор не клеился. С
дедушкой и бабушкой отец тоже не считался, да они подолгу находились в Крыму у
сыновей Идриса и Абдрахмана.
Иногда бабушка проживала у дочери Ханбикя в Донбассе.
Очевидно, им лучше было жить подальше, чем ютиться в селе у нас.
Мы, дети 8-6-4 летние также не осмеливались вставать
по ночам, одновременно всем троим, на защиту матери (а надо было бы), мы просто боялись разъяренного отца. Жена (мать
наша) плачет, обороняется и молится (помог ли ей хоть раз Аллах?). А что с
детьми? Они тоже плачут, судорожно сжавшись под одеялом, тихонько плачут и
слушают неприличные слова, исходящие, как от отца, так и от матери (как
последнее оборонительное средство).
Бедные дети, оставившие сначала
сладкий сон, снова погружаются уже в беспокойный сон после долгих раздоров
бессовестного «отца». Интересно, думал ли он о том, что его окружают четверо
детей? Утром дети просыпаются, и никто из них не ждет ни ласковых взглядов от
отца, ни ласковых слов, ни поглаживаний по голове, как в большинстве семей
вокруг. Дети вынуждены молчать, вынуждены не смотреть на отца, и лишь после
ухода «хозяина» оживают и садятся за стол вместе с матерью. А их мать,
воспитанная в религиозном духе, ничего не может сделать больше, чем обращаться
к Богу и просить у «всесильного» Аллаха спокойной жизни. Она не умеет думать о
советских законах и, опять обливая свои синяки слезами, ждет предстоящие побои.
А ей всего 30 лет. Отец спокоен из-за того, что жена никогда не уйдет, оставив
четверых детей, и она недалека от этих мыслей, и живут они вместе, везде, и в
одной комнате, и в новой избе.
И дети
тоже настроены по-своему: куда бы ни попали, где бы ни были, чувствуют себя
стесненно, всегда думают, что все уже знают об их отце. А некоторые даже
упрекают их поступками отца, что и сыновья будут такими же по пословице:
«кемнян туган – шуны куган», а по-русски: «яблоко от яблони далеко не падает».
Ну,
теперь, я думаю, читатель согласится со мной, что дети, испытав на себе
несколько лет кошмарной жизни, будут считать себя забитыми, неполноправными в
деревне. Они невольно будут молчаливыми, слабыми в моральном отношении. Даже
нельзя будет им баловаться по-детски, казалось бы, даже нельзя им обращаться к
любимым девушкам, так как за нашими плечами поступки отца и две пословицы на
татарском и русском языках. Отсюда были у нас и покорность, и робость,
исполнительность, безобидность и мягкий характер. В дальнейшем в обществе
завоевывается авторитет не болтовней, а исполнительностью, по внутреннему
интеллекту. Нас унижали не только в молодости. Попробуй обидеться на тех, у
кого мы с женой искали временное жилье. Нам отвечали, диктуя условие: «без
детей, без родителей». Говорили, когда узнавали что Галия Газиевна беременна:
«Ищите другое жилье» (ул. Башиловская), или: «мы не заметили, что у вас будет
ребенок, ищите другую комнату» (ул. Метростроевская). Или: «У вас есть мать и
ребенок – это большая семья»… Мы замечали, многие имеют в домах по несколько
собак, кошек, а вот с ребенком – нельзя. Я не буду иметь право вызывать к себе
родных, так как им негде спать, отдыхать. Например, я ищу комнату. Где? – Везде
по какой-то улице. Чувства угнетаются безгранично, особенно, когда еще идет
мелкий дождь. Надо особо постучать в дверь, чтобы не сердились будущие хозяева.
А некоторые даже не открывают двери, хотя мы ходили по их объявлениям…
К
занятиям, учебным занятиям, я готовился в аудиториях академии. Все уезжают, а я
занимаю целый класс. Тепло, светло, спокойно, никто не мешает. Правда, без
перерыва на отдых. Позанимаешься до 21-22.00 часов и уезжаешь домой. А жили мы
в Москве в восьми местах:
-
у родственников в г. Жуковском (ст. Отдых);
-
по другую сторону железной дороги на ул. Зеленая (там же);
-
на Башиловской улице (г. Москва);
-
на ул. Метростроевская;
-
по ул. Красноармейская в двух домиках (сначала у Анны Ивановны,
потом у Гари). От Анны Ивановны ушли,
когда она отказалась оттого, что мы ей
дали предоплату за 3 месяца. После скандала у начальника милиции, последний
посоветовал нам лучше оставить ее комнату, так как мы были у нее уже второй
обманутой парой. От первых квартирантов она отказалась таким же образом;
-
на ул.
Аэропортовская (где нас затопило и один месяц мы ходили по доскам);
-
на ул. Красноармейская (куда мы попали после выделения жилья
академией из-за затопления домика, где мы жили).
Надо считать,
что не везло нам с жильем до конца 50-х годов…
Символично. При переходе на последнюю квартиру в 1956г., у нас был
Шайдулла абый из Астрахани. Перенесли вещи сначала втроем: я, Галия и Шайдулла
абый (племянник матери). Оставив его на новом месте, мы пошли второй раз за
вещами. Приходим к дому, слышим - вся улица заливается песней «Аварая» из
индийского фильма «Бродяга». Поднялись на 8-й этаж. Оказывается, открыв все
окна, поставив патефон на подоконник, Шайдулла абый «шурует» эту пластинку. Так
было смешно, что этот эпизод запомнился на всю жизнь. Нашел же что играть:
«бродягам» - «Бродягу». Это было подсказано ему Галией Газиевной…
Добавим кое-что, к тому, что было написано до этого, почему отец дошел
до такой жизни. «Наш» отец – единственный человек в условиях деревни, который
устроил себе и окружающим родным и родственникам такие дикие жизненные условия.
Мы не помним, чтобы были такие родители из окружающих нас сел до и после него.
Очевидно, он привык к «веселой» жизни сначала после побега перед раскулачиванием,
спасая себя и нас и проживая в городских условиях, а потом, потеряв контроль
над собой, набрал такую инерцию, от которой не смог освободиться до конца своей
жизни.
Он ушел из жизни в восьмидесятые годы в Средней Азии в возрасте более
восьмидесяти лет, оставив в последней семье трех сыновей. О промежуточных его
семьях и детях мы писать отказываемся. Так и сошел в могилу малознакомый нам
«отец».
Все события из нашей жизни не напишешь. Но
следующий случай я не мог упустить. Было это весной 1939 года, когда очередное
событие потрясло до основания нашу семью. Родился ребенок у любовницы отца.
Мгновенно все стало известно по всему селу, как в многоквартирном общежитии. Не
знали мы, куда деваться от стыда. В селе этого несчастного ребенка называли
позорным словом «найдун» (переделанное татарами русское слово «найденыш»).
Перед тем как родиться ребенку, отец совершил форменным образом побег и уехал в
сторону Средней Азии. От поступка позорного хотел облегчить себя как страус,
«спрятав голову в песок». А теперь в селе уже две семьи, «как хотите, так и
крутитесь». Мы не помним, сколько этот ребенок прожил, но Рифат вспоминает, что
он покинул белый свет в том же году, что и родился.
Наша семья
жила своими повседневными заботами и трудностями после отъезда отца. Никто не
знал, с какой стороны ударит по нам судьба. Село переживало очередную эпидемию.
Умер мой друг Махмуд Патеев, ушло из жизни большое количество детей. Эпидемия
постучалась и в наш дом. Заболела и умерла наша младшая сестра Фарида, ей было
около 4х лет. Карантинная болезнь называлась дифтерия, когда перехватывается
дыхание и ребенок перестает дышать. В последующие годы много раз пришлось
посещать могилы сестер. Забегая вперед, надо написать и о том, что летом 1940
мы похоронили и Абдрахман абый от туберкулеза, который заболел в армии, после
призыва для войны с Финляндией. Он мне даже нарисовал свои легкие и сколько в
них незаживающих «дырочек». Пытался залечить их собачьим салом, которое мы
доставали с бабушкой в соседних русских селах. Но он чувствовал, что
обязательно нас покинет. Он приехал из Крыма специально быть похороненным в
своем родном селе. Привезла его родная мать - наша бабушка, узнав о том, что
болезнь неизлечима.
Итак,
жизнь идет своим чередом. Осенью 1939 года я поступил в 7-й класс. Сначала
ходили пешком, а потом в санях всю зиму и весной. Учился я нормально. Однако
санный период для меня кончился с одним несчастьем. Как только мы, ученики,
выехали из леса, который находится на середине дороги между нашим селом Телятино
и Мочалейкой, наша лошадь легла на оглобли и скончалась. Мы рассупонили хомут,
сняли чересседельник, но все это не помогло. Дело в том, что в этот день лошадь
запрягла моя мама, я управлял лошадью до школы и обратно, поэтому сильнее всех
пришлось переживать мне и думать, что заставят нашу семью заплатить за лошадь,
но обошлось это дело стороной, никто ничего не платил. Далее, до начала
экзаменов ходил пешком.
К экзаменам готовились дома. От нашего ряда домов мы
держались трое: Архиз, Касим и я. В первый день экзаменов мы собрались втроем,
и пошли в сторону Мочалейки. Дошли до леса, посидели, и кто-то из нас предложил
инициативу провести время экзаменов в лесу, в школу не ходить. Идея нам
понравилась. Во второй половине дня мы отправились домой. Таким образом,
экзамены по всем предметам мы прогуляли в лесу. Никто нас ни о чем не
спрашивал, никаких сигналов от школы не поступало.